Люби и властвуй - Страница 107

107

И в их головы почти одновременно пришла замеча-тельная идея, какие положено иметь в смутное время всем верным псам князя и истины. Пока бородач поил ввоего коня и омывал лицо, покрытое серой дорожной пылью, они переглянулись, обменялись знаками, и один из них, откинув на спину капюшон, процедил, обращаясь к Эгину:

– А ты кто такой будешь? Эгин был одет не столь уж бедно, но подозрительно пестро. Коричневый плащ он одолжил у Альсима без разрешения последнего. Рубаху и штаны ему пожало-вали из закромов гарнизона Перевернутой Лилии. Знака дворянского отличия на нем не было, да и не могло быть. Перевязь со столовыми кинжалами, сар-нод, короткий меч морского офицера и сандалии Ар да окс Лайна. Впрочем, Эгин был совершенно спокоен , ибо любая несуразица в одежде простительна человеку, который собирается покрасоваться жетоном аррума.

Благо, положение чрезвычайное.

– Свод Равновесия, ― не изменившись в лице, сказал Эгин, уверенный в том, что всадники тотчас же полезут за своими жетонами рах-саваннов.

– Предъяви доказательства, ― прогундосил пер-вый.

– Мне нет нужды отчитываться перед людьми, ко-торые не называют себя.

Бородач опасливо поглядывал на них, похлопывая свою кобылу (которую Эгин уже мысленно седлал, ибо, на его вкус, она была самой свежей и холеной из всех трех) по влажной шее. «Кажется, назревает разбирательство», ― было написано на его красноносой роже.

Всадники снова переглянулись. Тогда тот, что был ближе к Эгину, вытащил свою Внешнюю Секиру и показал Эгину. «Смутное время тем и отличается от „вре-мени благоденственного“, что всякая рожа, имеющая касательство к Своду, показывает свою Секиру за здорово живешь и не колеблясь. Однако же рах-са-ванн», ― отметил Эгин с облегчением и показал свою.

– Очевидно, рах-саванн, ― начальственным тоном заключил Эгин, когда его жетон отозвался своими Сорока Отметинами своему незаконному, но безраздельному владельцу, то есть ему, ― что вы как младший на одну ступень по званию должны немедленно уступить мне свою лошадь.

Да, этот выход был эффектным. Быть в звании ар-рутма в возрасте Эгина ― это исключительная редкость. Тем большая редкость ― случайная встреча с таким исключительным случаем во плоти на пустынном тракте. И всадники это понимали, а потому первый отдал бразды беседы второму. Тому, что был постарше и вызывал у Эгина еще меньше симпатий.

– Никакой лошади вам не видать, аррум, ― сказал, как будто выплюнул, второй. ― Потому что я тоже аррум, но в отличие от вас спешу в столицу, исполняя волю самого князя, свидетельством чего является моя подорожная…

В подкрепление своих слов он продемонстрировал Эгину свой жетон. «Так и есть, траханая Опора Единства», ― отметил про себя Эгин. И подорожную, разбираться с которой Эгину было неохота, ибо она наверняка была совершенно подлинной.

– …а потому я хотел бы взглянуть на вашу подорожную, чтобы удостовериться в том, что вы ― не одна из тех паршивых овец, которые портят все наше стадо.

Подорожная! Надо же такому случиться. Вот чего не учли ни Знахарь, ни гнорр, ни он сам! Смутное время ― время бумажек. Да, новый гнорр, кем бы он, Хуммер его раздери, ни был, взялся за Варан со всей строгостью. Уж больно много паршивых овец развелось, с которых нужно начать, чтобы все хорошие овцы расхаживали на цыпочках!

– У меня нет подорожной, ― с достоинством ответил Эгин, ― ибо задание, которое я получил от своего непосредственного начальника еще месяц тому назад, было выполнено уже после того, как Сиятельный князь Хорт оке Тамай…

– Молчать, ― тихим, жутким голосом перебил Эги-на второй. ― Именем князя и истины вы заключены под стражу и будете препровождены в…

Но Эгин не стал дослушивать, куда и зачем намерены доставлять его эти милые люди с лицами отъевшихся на княжеских харчах упырей. Ему надоело. Ему очень надоело. Сколько можно топтаться пешим перед этими гадами из Опоры Единства, никогда ничем другим не занятыми, кроме пожирания своих собственных коллег! Чем больше сожрал ― тем выше должность. Сколько, в конце концов? А время утекает сквозь пальцы, и письмо гнорра жжет грудь тайнописью Дома Пелнов! Но самое главное ― сколько можно болтать, пока еще существует Пиннарин, по разноцветным улицам-кольцам которого расхаживает живая и невредимая темноволосая и стройная девушка по имени Овель. Ему хочется увидеть ее, как не хотелось еще ничего и никогда.

Это значит, что разговору пришел конец. Пора начинать, и начинать с этого аррума из Опоры Единства, на счету которого никак не меньше пятнадцати офицеров Свода. Убил бы меньше ― был бы, как и второй, рах-саванном.

Без обманов, без уловок и переносных ударов он убил их всех. Всех троих. Только хладнокровие и внимание.

Пока угрюмый аррум, счастливый обладатель подорожной, оканчивал свою высокомерную тираду о взятии Эгина под стражу, а его коллега рах-саванн с самодовольным видом кивал, Эгин пустил в горло арруму тонкий метательный кинжал с экзотическим названием «жабье ухо». Один из тех, что были предусмотрительно вложены им в перевязь со столовыми кинжалами Лиг.

Когда аррум закатил глаза и начал медленно заваливаться в седле на спину, обильно орошая кровью и свой дорожный костюм, и свою ошалевшую лошадь, а рах-саванн, плохо соображая, что же, собственно, происходит, потянулся за мечом, Эгин уже вступил в короткую и яростную схватку с красноносым бородачом. Бородач продемонстрировал один левый отбив, два вольных выпада с прокрутом на каблуке и оказался, в общем-то, не таким рохлей, как вначале представилось Эгину.

107