Люби и властвуй - Страница 17

– Я предлагаю выпить за то, чтобы повышение, которое получил я, не обошло стороной ни тебя, любезный Иланаф, ни Онни, ни Канна, ― Эгин был совершенно искренен в этом тосте, и все с удовольствием выпили.

Крепкий гортело прочертил огненную дорожку от горла до самого желудка. Онни и Канн засияли. И в самом деле, они на славу служат Своду, и отчего бы не повысить и их? Впрочем, для этого нужно отличиться и преуспеть в каком-нибудь очень специальном деле наподобие того, какое на днях пришлось на долю Эгина. Об этом слегка заплетающимся языком и поведал товарищам Онни.

– Не знаю про Эгина, ― махнул рукой Иланаф, тотчас же помрачнев, ― а я получил повышение совсем по другой причине. Нет; мои успехи тут ни при чем.

– Да не дури, Иланаф, ― недоверчиво бросил Канн.

Никто из присутствующих не сомневался в том, что звания в Своде Равновесия не раздают кому попало и за что попало. По крайней мере, раньше такие прецеденты не наблюдались.

– Ни при чем, ― твердо и зло повторил Иланаф. ― Мой успех ― всего лишь следствие чужого провала, милостивые гиазиры. Кто-то должен был занять место гиазира Неназванного, потому что должен же его кто-то занимать.

Ему никто не отвечал. Не возражал. С ним не спорили. Обсуждать провалы Свода Равновесия на пирушках было не принято. От такого ― ровно один шаг до крамолы. Если он вообще еще не сделан.

– Ну да все равно выпьем, ― истерически расхохотался Иланаф.

Все уткнулись в тарелки, чтобы не смотреть на гримасу отвращения и злобы, какой было искажено лицо Иланафа. Таким Эгин не видел своего товарища никогда. Безусловно, Иланаф был пьян, как и все присутствующие. Но не только. Он был обижен, унижен, уязвлен. Он негодовал, и в его груди клокотал такой же странный вулкан, какой не давал покоя самому Эгину. «Странно, что я не заметил этого раньше», ― подумалось ему с укоризной.

– На посошок, и по домам! ― мягко сказал Эгин, чтобы как-то разрядить обстановку.

«На посошок… на посошок», ― эхом повторили остальные, ухватившись за кувшины, словно за спасительные соломинки.

И в самом деле, когда начинают вслух говориться такие вещи, о каких только что откровенничал Ила-наф, весельчак, балагур и жизнелюб, это первый признак того, что чашка аютского на посошок будет очень и очень к месту.

– Понимаешь, Эгин, Свод Равновесия простоит долго. Но мы все ― покойники, ― Онни, похоже, передался нервический пессимизм Иланафа. ― Я тебе объясню, если хочешь…

– Хочу, ― охотно откликнулся Эгин. Не идти же в самом деле в тишине.

– Вспомни, как наставлял нас Занно, когда учил фехтовать. Ты только вспомни! Он говорил так: чтобы победить, нужно навсегда расстаться с желанием победить. И не только с ним, а еще с желанием пощеголять перед противником техническими трюками и показать ему все, что знаешь. А еще нужно отказаться от мысли держать врага в страхе… А еще…

– Помню-помню, ― улыбнулся Эгин. Он знал эти наставления так же хорошо, как то, что он ― чиновник Иноземного Дома Атен оке Гонаут. ― А еще, и это самое главное, нужно избавиться от желания побороть те недостатки, которые ты только что перечислял, Онни.

– Все верно, Эгин, ― покачал головой Онни, опираясь о руку Эгина.

Похоже, его ноги работали гораздо хуже, чем язык.

– И что с того?

– Да вот что: если ты не выполняешь этих требований, когда фехтуешь, то тебя убивают. Рано или поздно. Мы все ― и ты, и я, и Иланаф ― вроде бы научились оставаться целыми в поединках. Это хорошо.

Плохо другое. То, чему учил нас Занно, верно не только по отношению к искусству владения мечом. Оно верно всегда. Плохо то, что в жизни мы совсем не такие. Когда мы возвращаем мечи ножнам, начинаем совсем другую жизнь. Мы снова наполняемся желанием победить и прочими пороками, от каких Занно отвадить нас так и не сумел…

– Может, ты и прав, Онни, ― примиряюще откликнулся Эгин. ― Но это вовсе не значит, что все мы покойники. По крайней мере, покойники раньше отведенного срока.

– Значит, значит, ― сказал Онни с недоброй усмешкой. ― То, что мы четверо собираемся вот так у Иланафа уже четвертый год, ― это, в общем-то, чудо. Я чувствую ― будет что-то неладное. Уж больно все идет гладко… Кто знает, соберемся ли мы еще хоть раз? Разве ты не чувствуешь чего-то похожего?

Эгин отрицательно замотал головой. Конечно, последние дни выдались тяжелыми, муторными, суматошными, но он ничего такого не чувствует! Нет! «Наверное, во мне говорит сейчас детское желание противоречить и спорить с тем, с чем уже давно согласился». Но он прогнал эту мысль прочь. Прогнал взашей.

Эгин никогда не замечал за Онни тяги к сентиментальности и рассуждениям о бренности мира. Тем страннее было идти вот так по Серому Кольцу Пинна-рина и вести беседы, которые офицерам Свода Равновесия вести не пристало.

«Философия не к лицу вам, мальчики», ― говаривал, по другому, правда, поводу, Норо оке Шин. И даже нарушая этот шутейно-серьезный завет, Эгин и Онни чувствовали некую неловкость, неуместность того, что происходит.

Быть может, поэтому оставшуюся часть пути Онни и Эгин проделали в тягостном молчании, пока наконец-то не показался спасительный перекресток. Эги ― ну, который жил на Желтом Кольце, ― направо. Онни, который жил у Южных ворот, ― налево.

– Увидимся! ― сказал на прощание Онни.

– Увидимся, ― повторил Эгин. ― Я очень надеюсь, что ты ошибаешься, дружок. Очень надеюсь.

Но Онни уже не слышал его последних слов. Решительным, но очень нетвердым шагом молодого подвыпившего офицера он удалялся в ночь, до отказа набитую трелями цикад и смрадом преющих лошадиных куч.