Люби и властвуй - Страница 25

– Оба-на! ― не выдержал один из зрителей. Овель открыла глаза ― пожалуй, ей было приятно узнать, что человек, случайно вступивший в лужу перед крыльцом дома, в котором ей посчастливилось укрыться, оказался ни много ни мало, а офицером Свода. И теперь в этом не было сомнений.

– А можно поближе? ― с невесть откуда взявшимся почтением спросил один из преследователей.

Эгин не ответил, но тот воспринял его молчание как знак согласия, что, впрочем, было в обычае в тех землях, и сделал три скромных шажка, по-гусиному вытягивая шею. Остальные не двигались.

– Мужики, там, Хуммер меня разбери на этом самом месте, ― залопотал любопытный, ― там это, два глаза. Один мне только что подмигнул. Как есть подмигнул, мужики!

Как выглядела Внутренняя Секира, знал каждый ― такая же точно венчала купол Свода Равновесия. Никто не отваживался подступиться ближе. Эгин затворил рану пальцами и выжидающе посмотрел на остальных.

– Ну, кто-то еще претендует на эту девочку? ― зло и недвусмысленно процедил он.

Ответа не последовало. «Лучше пусть нас хозяин повесит, чем к этим в подвал попасть», ― сказал остальным тот, что подходил полюбоваться на пугающее чудо Внутренней Секиры. Эгин услышал, хотя и сказано это было в некотором удалении. Очень скоро четыре человеческих и два собачьих силуэта скрылись за дверью черного хода так и неопознанного Эгином дома.

Эгин улыбнулся Овель, которая, несмотря на удачный исход всей этой затянувшейся сцены, была мрачнее тучи.

– Так как же мне вас теперь называть, милостивый гиазир? ― робко спросила она, краем уха слышавшая расхожую присказку о том, что у тех, кто работает в Своде, столько же имен, сколько блох на неухоженном лошадином крупе.

– Зови как хочешь, ― примиряюще сказал Эгин, пытаясь перевязать руку поверх раны витым шелковым шнуром, на котором раньше болтался поясной сарнод.

– Давайте я, Атен, ― с вымученной улыбкой отвечала девушка, ради которой Эгин и влип во всю эту историю.

Вопреки опасениям Эгина, слуги не спали, а дверь черного хода оказалась не заперта ― наверное, кто-то из чужих слуг втайне от спящих соседей Эгина по дому отправился на поиски приключений и оставил ее открытой. Таким образом, ни стучать, ни объясняться не пришлось.

– …И вот представь себе, Тэн, молния ему прямо в голову ударила. А могла бы и в меня! Мы ведь рядом стояли. Ну, думаю, сдохнет как есть! Но тут еще один мужик, он сотником сейчас служит, он тут подбежал и орет мне, как оглашенный ― рой землю, рой землю быстро! ― в людской, как обычно, разглагольствовал Амма. А Тэн, как водится, ― мычал и жестикулировал.

«Хоть и глухой, а не дурак послушать», ― промелькнуло в голове у Эгина по поводу всего этого бреда. Впрочем, у самого Тэна по поводу этого имелось готовое объяснение ― он, мол, отлично читает по губам.

– Ну я начал рыть, что твой крот. Земля мокрая, я быстро вырыл яму. И тогда мы того бедолагу закопали в сырую землю, как мертвяка. Только нос оставили. Я, конечно, не поверил, что это помогает. Но сотник знай твердит ― поможет, поможет. И правда помогло, Тэн. Помогло! Я-то думал, он сдох ― шутка ли, молния ударила. А он возьми да и оклемайся через часок-другой….

Но Тэн вместо обычного во время таких россказней товарища одобрительного мычания вздрогнул и указал Амме на дверь. Шаги с черного хода. Двое. Хозяин? А если не хозяин?

Амма бросился к печи и схватил кочергу, Тэн мигом достал свой мясницкий нож с широченным кривым лезвием. Дверь распахнулась.

– Хозяин? ― недоуменно и растерянно спросил Амма. ― А отчего не с парадного?

Но у Эгина не было ни сил, ни желания держать перед слугами отчет.

– Постелите этой девушке в моей спальне. А мне ― в фехтовальном зале, на сундуке.

– Будет сделано, ― ответствовал оторопевший Амма. А Тэн полностью погрузился в размышления о том, каким образом будет отстирывать платье хозяина завтра поутру. Может, лучше сразу выкинуть?

Овель прятала глаза. Все-таки это очень необычно ― являться за полночь в дом к офицеру Свода Равновесия, которого ты видишь первый раз в жизни. Впрочем, выбора у нее не было.

«Придет? Не придет?» ― вот какая мысль вертится в голове у каждой столичной содержанки, когда она лежит в своей постели и глядит в потолок сквозь кисею балдахина. По мнению Онни, по крайней мере.

В ту ночь строй мыслей Эгина, лежащего на сундуке, набитом мечами, алебардами, деревянным тренировочным оружием, защитными масками, поножами и метательными кинжалами, был не слишком далек от строя мыслей продажных, но честных девушек.

Он лежал с открытыми глазами и следил за безвкусными ветвлениями лепного винограда, покрывающими потолок фехтовального зала. Дверь он нарочно оставил незапертой. После купальни он был чист, словно паж супруги Сиятельного князя Сайлы исс Тамай. На удивление бодр. Рана, которую Аима, претендовавший на сведущесть в вопросах излечения и отравления, залил какой-то пакостью и перевязал, совершенно не докучала ему. Но Овель все не шла.

«Да с чего я, собственно, взял, что она вообще должна прийти? Я бы на ее месте и не подумал о таком развлечении, как ночная болтовня с офицером Свода Равновесия». ― Эгин сел на своей импровизированной постели. Он не узнавал себя. Не узнавал. С каких это пор его стало волновать, явится ли пожелать ему доброй ночи девушка или не явится?

Но не успел он сказать голосом Вальха очередное и последнее «успокойся!» самому себе, как дверь распахнулась, и Овель, босая, одетая лишь в одну батистовую рубаху с плеча самого Эгина, показалась на пороге фехтовального зала.