Люби и властвуй - Страница 68

– Прекратился он или нет, мне неведомо. Я знаю только то, что ты здесь. И пока ты во власти Говорящих Хоц-Дзанга, я не могу отпустить тебя. Будущее туманно. И я не знаю, суждено ли тебе выйти за ворота Хоц-Дзанга еще когда-либо. Но уж будь уверен, что если ты выйдешь за них, то…

– То Убийца обретет цельность и станет направо и налево косить этих самых пресловутых отраженных, ― с сарказмом бросил Эгин.

– Отраженных очень и очень мало в этом мире. В мире, в котором живешь ты, Эгин. Быть может ― и скорее всего, ― он один.

– Но мне, откровенно говоря, плевать на них или на него! Я не фанатик, как Дотанагела, и не бесноватый, как гнорр! Мне нет дела до отраженных, что бы ты ни говорила там о Пути, ― горячился Эгин, которого задело то спокойствие, с которым Тара повествовала о том, что он, Эгин, вполне может встретить свою смерть, лежа на атласном ложе.

– Я говорила о Пути вот что. Даже если тебе плевать, ты все равно сделаешь то, что велит тебе Путь. Ибо это твой ум говорит плевать, в то время как твое сердце стучит совсем о другом, ― тихо отвечала Тара.

– Но тогда почему ты не помогаешь моему сердцу исполнить предназначение? Почему ты не помогаешь мне собрать Скорпиона и изгнать отраженных из вещного мира жизни-в-жизни? Почему тебя оставляет безучастным мое предназначение? Почему?

О да, гиазир Эгин не зря ел хлеб Свода Равновесия. С риторикой у него было все в порядке. Ибо риторика ― это когда любая, даже чуждая тебе мысль облекается в златотканые одежды убедительности и красноречия. Эгин при желании мог доказывать что угодно и с каким угодно жаром, лишь бы добиться своего. Он не верил в отраженных в первую очередь оттого, что не знал, кто это, а во-вторых, потому, что не хотел верить. Но ради того, чтобы покинуть Хоц-Дзанг, он был готов на что угодно. Сколь бы сладок ни был плен, он остается пленом.

Тара слушала его, не перебивая. Кажется, теперь она сидела на ложе и пристально смотрела на Эгина. Впрочем, поручиться Эгин не мог, ибо никаких доказательств у него, разумеется, не было. Наконец ее уста разверзлись, в посрамление Эгину, ибо голос доносился со стороны окна.

– Я, разумеется, помогу тебе, Эгин, в твоем предназначении.

Эгин опешил. Вот уж что-что, а такое быстрое согласие было для него неожиданностью. Она что теперь, устроит ему побег?

– Слушай меня внимательно. Четыре сочленения Скорпиона находятся в Хоц-Дзанге. Дотанагела был во многом прав, когда говорил о том, что интересующие его сегменты тела Скорпиона находятся на Севере. Они действительно находились там, служа декоративными гардами столовых кинжалов для разделки крупной дичины, и принадлежали внучатому племяннику предыдущего сотинальма Харрены. Нынешний сотинальм, получив наследство, поспешил перевезти его в свой удаленный замок у южной границы, в Дельту. И сегменты Скорпиона, а точнее, набор из четырех столовых кинжалов среди кучи столовой утвари, драгоценностей и охотничьего снаряжения погрузили в трюм корабля. Смеги перехватили его близ мыса Форф. Корабль был отправлен на дно, а кинжалы вместе с остальной добычей привезены сюда, в Хоц-Дзанг. Никто, кроме меня и, быть может, нашего свела, не подозревает, что за гарды у этих неброских кинжалов, ибо зреть явное дано всем, кроме слепцов, а зреть неявное ― лишь избранным, среди которых часты и слепцы. Ты можешь видеть эти кинжалы во время любого крупного обеда у нашего свела воткнутыми в олений бок. Так вот, Эгин, ты знаешь все, что нужно для того, чтобы мой подарок послужил тебе.

– Спасибо, Тара, ― невольно вырвалось у Эгина.

– Спасибо говорить рано, ― голос Тары тут же перестал быть серьезным, и Эгин, поднявший на нее взгляд, сразу же понял, почему.

– О Шилол! ― прошептал Эгин, глядя на серебрящуюся женскую фигуру, застывшую у окна.

Лаская ее тело, покрывая его поцелуями и вдувая ей в ухо слова любви, он представлял ее себе совсем иначе. Раскосые, широко посаженные глаза, черные, словно морские глубины. Ярко-желтые, словно солнечный свет, пробивающийся сквозь частокол колосьев спелой пшеницы, волосы, заплетенные в две косы, ниспадающие до самых колен. Стройные сильные ноги и стыдливо сплетенные на груди руки с острыми локотками. Ее тело не было телом из плоти из крови. Оно было соткано из лунного света и материи, которой Эгин в своем невежестве не знал имени. Нос Тары был прям, совершенен и имел необычную форму. Нет, среди варанских женщин не сыщешь такого изысканного и в то же время первозданно дикого овала лица. Таких широких, смелых скул. Таких тонких губ, за которыми сияют крупные жемчужно-матовые зубы.

Овеянное лунным сиянием тело Тары дышало жизнью, которой в нем не было. Оно дышало совсем иной, скрытой от простых смертных жизнью. Мускулы на ее руках были прекрасно развиты. Ее живот был плоским и твердым ― это было тело женщины-воительницы. Ее шея была длинна и гибка. Она склонила голову набок и, подмигнув Эгину, тихонько засмеялась. Неужели от смущения? Нет, среди народов Сармонтазары больше нет таких. Ибо смегов тоже нет больше.

– Ты… ты очень красивая, ― несмело сказал Эгин, ощущая, как глубины его естества вскипают неистовым желанием небесного танца, ― …позволь мне поцеловать тебя.

Медленно, словно зачарованный, он подошел к ней, любуясь ее переливающимися белым золотом небытия формами и… опустившись на одно колено, поцеловал ее руку с длинными пальцами, не украшенную ни перстнями, ни браслетами. «Впрочем, такие совершенные тела едва ли нуждаются в украшениях», ― пронеслось в голове Эгина, который теперь, прильнув губами к ее мраморному колену, стоял перед третьей из Говорящих Хоц-Дзанга, столь же восхищенный и подавленный, каким еще недавно казался ему вложивший меч в ножны Дотанагела. Дотанагела коленопреклоненный.