Люби и властвуй - Страница 87

Стоя в пол-изящнейших оборота, Лагха продемонстрировал перевязь со столовыми кинжалами, нелепо проткнувшими дорогую кожу, навострившим уши ар-румам.

Аррумы уже предвкушали остроту. Аррумы засмеялись. Кто от души, а кто по роду службы. Эгин бы и сам с радостью засмеялся, потому что всерьез метать такие столовые кинжалы в цель и носить их при себе на поле битвы ― это столь же нелепо, как картонный человек с намалеванными сурьмой усами. Как охота на картонного человека. Ибо картонными людьми в учебных поместьях Свода назывались куклы, на которых молокососы оттачивали меткость ножевого броска.

– Это… это… подарок одной дамы, ― прохрипел Эгин.

Гнорр пренебрежительно скривился.

– Дамы? Что же это ваши дамы, рах-саванн, дарят вам, воину, кухонную утварь? Впрочем, какие у смегов могут быть дамы? Девки одни, да и только! ― заключил Лагха, весьма, впрочем, обаятельно.

Аррумы за его спиной откликнулись одобрительным гудением. Перевязь с кинжалами Лиг утонула в другом сарноде. «Собирают игрушки для коллег из Опоры Вещей», ― вздохнул Эгин, как вдруг Лагха, забыв и о нем, и о кинжалах, подошел к краю палубы, облокотился о борт, уставился куда-то вдаль и, резко обернувшись к аррумам, сказал:

– Немедленно снимаемся с якоря. Доведите до сведения капитана! ― приятный баритон гнорра зазвенел сталью.

– Но… милостивый гиазир, на «Звезду Глубин» еще не вернулась сотня, прикрывавшая отступление из Хоц-Дзанга. А на «Гребне Удачи» еще не окончена погрузка раненых! ― отозвался капитан, вынырнувший невесть откуда.

– Раненым быть плохо. И с этим наш рах-саванн не стал бы спорить, ― отчеканил Лагха Коалара, ткнув носком между ребер Эгина. ― Но еще хуже быть мертвым, и с этим не стал бы спорить никто. Если мы немедленно не снимемся с якоря, добрые смеги, которых ты, конечно же, сейчас видеть не можешь, окружат нас в этой проклятой гавани, и тогда ты сам узнаешь, как это ― быть мертвым!

– Но капитана «Звезды Глубин» тоже еще нет на месте! ― на свой страх и риск продолжал перечить несчастный.

– Ты что думаешь, если мы хитростью и наглостью смешали с дерьмом Хоц-Дзанг, так нам теперь хоть всех смегов тут перебей? Может, еще дадим морское сражение? А потом пойдем на Хоц-Ия? А там изловим ихнего свела и будем из него веревки вить, пока он нам секрет «градобоя» не продаст? Ну уж нет, ― Лагха был разъярен и, как показалось Эгину, немного испуган. ― «Звезда Глубин» поплывет без капитана. Будем считать, что его заместителю крупно повезло.

– Повинуемся, ― жертва Лагхи склонила голову и опрометью бросилась отдавать приказы к отплытию.

– Этого вниз, как обычно, ― бросил Лагха, ураганом проносясь мимо хранящего неподвижность на деревянных носилках Эгина.

Сознание рах-саванна в этот момент было занято одним печальным парадоксом. Ему двадцать семь. Лагхе ― тоже с виду не больше двадцати семи. Но он, Эгин, ― рах-саванн, по большому счету мальчик на побегушках. А Лагха… Эгин был так увлечен своими мыслями, что даже не заметил, что последние слова гнорра были сказаны по его поводу.

Знахаря к нему, разумеется, не прислали. Быть может, оттого, что быстрое и безболезненное выздоровление преступного рах-саванна не входило в планы Лагхи. А быть может, потому, что ни на одном из четырех кораблей «Голубого Лосося» Знахаря не было. Правда, и без постороннего вмешательства рана Эгина заживала с поразительной быстротой. Меч, направленный искусной Тарой, рассек большую мышцу спины Эгина наискосок, не задев ни позвоночника, ни важных артерий, ни сухожилий. Этн, разумеется, потерял много крови, благодаря чему, собственно, и произвел на варанцев впечатление сильно, хотя и не безнадежно раненного.

Но потеря крови ― не самая страшная потеря. Эгина куда больше беспокоили судьбы его товарищей по несчастью. Как там Иланаф, Дотанагела, Самеллан? И, главное, жива ли Тара? Эгин не сомневался в том, что положительный ответ на последний вопрос значительно ускорил бы его выздоровление.

Его не беспокоили. Его оставили в полном одиночестве, которое два раза в день нарушал курносый веснушчатый матрос, в котором Эгин, как ни присматривался к его повадкам, так и не признал офицера Свода. Матрос приносил завтрак и ужин, выносил нечистоты, на вопросы отвечал односложно. «Да», «нет», «не знаю». Причем на все даже самые элементарные вопросы, в том числе и на вопрос: «Как тебя звать?» ― он отвечал:

«Не знаю». У Эгина, разумеется, быстро пропала охота предаваться болтовне с мальчишкой, которого его же собственные коллеги застращали запретами до такой степени, что он уже собственного имени не знает.

На второй день Эгин почувствовал себя несколько лучше и изменил политику.

– Мы плывем в Пиннарин? Да? ― быстро спросил он, не давая матросу времени на раздумья.

– Да! Не знаю! Нет! ― таков был ярчайший логический перл, исторгнутый веснушчатым матросом, для которого, в отличие от офицеров Свода, было внове следить за своим языком. И вдобавок делать это быстро.

Впрочем, в том, что четыре оставшихся в распоряжении князя «Голубых Лосося» движутся в столицу на всех парусах, Эгин и без того не сомневался. А то куда же? Получать награды, казнить пленных мятежников, награждать доблестных героев. И зализывать раны.

Разговоры гнорра с капитаном и аррумами, услышанные на палубе в день отплытия с Цинора, дали Эгину пищу для размышлений как минимум на ближайшие сутки. За время службы в Своде Эгин привык высасывать смысл из случайных слов, словно паук ― соки из пойманной и опутанной липкими нитями мухи. Выпивать все самое ценное, важное, принципиальное, оставляя лишь шелуху вежливых витийств. Выдавливать из жестов, интонаций и обмолвок, говорящих все.